Александр Пушкин. "Домик в Коломне"

Здравствуйте, дорогие читатели! Не сомневаюсь: те из вас, что перечитали пьесу Тургенева «Месяц в деревне», удивились мнению цензуры: что в пьесе аморального? Обычная, житейская история! Впрочем, есть цитата, которую приписывают гениальной Фаине Раневской: «Всё приятное в этом мире либо вредно, либо аморально, либо ведёт к ожирению».

А вот вам реальная история из её жизни: актриса обратилась к врачу по поводу проблемы с лёгкими. Доктор нашёл ситуацию серьёзной. «Чем же вы дышите?» — спросил он Фаину Георгиевну. «Пушкиным», — ответила она. «Подышать Пушкиным», день рождения, которого совсем скоро мы будем праздновать, отправляемся в одну из самых лучших, на мой взгляд, барских усадеб — в Большое Болдино. В то самое Болдино, где солнечных дней в году больше, чем во всей Нижегородской губернии. Болдинская осень 1830 года подарила поэту небывалый всплеск вдохновения. Между прочим, написанную там мини-поэму «Домик в Коломне» критики тоже считали аморальной. Я же хочу предложить вам насладиться лёгкой, изящной, виртуозной, как партитура Моцарта, шуткой гения.

Считается, что сия поэма была ироничным ответом Пушкина на упрёк журнала «Северная пчела», что Пушкин не пишет «серьёзные» произведения во славу успехов русского оружия. Но вдохновила на эту поэму Пушкина история, что произошла с его другом Павлом Нащокиным. Вы, конечно, помните, кто это такой? Павел Воинович Нащокин — друг холостой жизни Пушкина. Именно из его дома в его фраке Пушкин поехал венчаться. В его доме накануне свадьбы Пушкина был мальчишник, и там цыганка Таня спела ему ту самую роковую подблюдную песню «Матушка, что во поле пыльно», которая напророчила поэту не счастье, а большую беду от женитьбы. Именно Нащокин подарил Пушкину перстень с бирюзой — оберег от насильственной смерти. Но отправляясь на дуэль с Дантесом, Пушкин перстни снял, чтоб не мешали держать пистолет…

Что ещё можно сказать о Нащокине? Весело жил Павел Воинович, до того весело, что маменька лишила его наследства — всё равно промотает! Но он не бедствовал, любил роскошь, был удачлив в картах, правда, под конец жизни всё равно разорился и доживал свой век не в собственном доме, а в маленькой наёмной квартире. Нащокин имел слабость к цыганским певицам и актрисам Александринского театра. Он до безумия влюбился в одну из них. Страсть была настолько сильна, что он купил за немалые деньги у горничной актрисы огарок свечи, с которой она учила свои роли, хранил его в золотом футляре как реликвию. Актриса не отвечала на его ухаживания и не пускала Нащокина в свой дом. Тогда он переоделся в женское платье и явился к ней наниматься в горничные. История умалчивает, чем это всё закончилось, была ли вознаграждена его настойчивость, но Пушкин несомненно был посвящён во все детали. Существует точка зрения, что это было мистификацией и не могло произойти. Я с этим не спорю. Но Пушкин любил всевозможные мистификации, розыгрыши и сам неоднократно участвовал в них.

И вот в Болдине, тоскуя в разлуке с невестой, скучая без друзей, он вспоминает эту озорную, похожую на анекдот, историю с переодеванием. «Домик в Коломне» — это последнее произведение, в котором Пушкин отдал дань вольному онегинскому стиху. Произведение начинается как настоящий манифест поэзии. Тот, кто хочет узнать о новаторстве Пушкина в стихосложении, может прочитать эту поэму. Вступление и есть пушкинское рассуждение о том, что он привнёс в русскую поэзию и поэтический язык.

Он начинает речь с того, что четырёхстопный ямб годится даже «мальчикам в забаву», а ему, как искусному мастеру, доступна октава, то есть восьмистрочный стих сонета. Ему легко даются и тройные рифмы:

«Ведь рифмы запросто со мной живут;
Две при́дут сами, третью приведут".

Пушкин недоумевает, почему поэты пренебрегают глагольной рифмой? Вспоминает прочно забытого сегодня поэта Сергея Ширинского-Шихматова:

«А чтоб им путь открыть широкий, вольный,
Глаголы тотчас им я разрешу...
Вы знаете, что рифмой наглагольной
Гнушаемся мы. Почему? спрошу.
Так писывал Шихматов богомольный;
По большей части так и я пишу.
К чему? скажите; уж и так мы голы.
Отныне в рифмы буду брать глаголы».

Искреннее восхищение вызывает лёгкий, ироничный язык Пушкина. Как просто, как со своими, как о вполне понятном и доступном каждому пониманию, рассуждает он о таком непростом предмете, как стихосложение:

«Как весело стихи свои вести
Под цифрами, в порядке, строй за строем,
Не позволять им в сторону брести,
Как войску, в пух рассыпанному боем!»

Эта «повесть, написанная октавами» — так называл её Пушкин — способна нам открыть некоторые тайны его биографии. Коломна — исторический центр Петербурга, расположенный по берегам реки Фонтанки, когда-то был окраиной, там стояли полосатые караульные будки, полицейские посты для охраны от лихих людей, они служили своего рода границей, отделяющей один квартал города от другого. Среди петербургской знати было модным, статусным жить на берегу Фонтанки. Отец Пушкина — Сергей Львович тоже снял жильё на берегу Фонтанки, но денег не хватило, поэтому квартира была именно в Коломне в трёхэтажном особняке в доходном доме вице-адмирала Клокачёва на Покровском острове. Считалось, что это далеко от центра, менее престижно. Туда после Лицея въехал Пушкин. Очевидно, с этим жильём у него были связаны не самые приятные ассоциации, поэтому, говоря о высоком доме, что вырос на месте лачужки «с светёлкой в три окна», Пушкин пишет:

                       «Если в эту пору
Пожар его бы охватил кругом,
То моему б озлобленному взору
Приятно было пламя».  

С обитателями лачужки Пушкин, видимо, был неплохо знаком. Он детально описывает «рембрантовскую» старушку-вдову и её красавицу дочку:

«Глаза и брови — темные как ночь,
Сама бела, нежна, как голубица…»

Девушку звали Параша. Пушкин рассказывает, что встречал её на службе в церкви Покрова, там же, в Коломне. Воспоминание о тех временах навевает Пушкину приятные мысли, туда он уносится в мечтах. Тут же в воспоминаниях поэта возникает образ некой графини, которая тоже приезжала на воскресные службы:

«Она была богата, молода;
Входила в церковь с шумом, величаво;
Молилась гордо (где была горда!)».

Насколько это лично для Пушкина, ясно из одной фразы: «Графиня... (звали как, не помню, право)». Конечно, помнит! Кто, она? Зинаида Волконская? Евдокия Голицына? Сегодня мы можем лишь предполагать, кто больно ранил юного Пушкина своим безразличием. Он называет графиню несчастной, говорит о ней: «верно, в список жертв меня внесла». Её, холодную, надменную, которая в церкви погружена «в самой себе, в волшебстве моды новой, в своей красе надменной и суровой», он мстительно сравнивает с простушкой Парашей, которая на фоне гордой красавицы кажется ещё беднее, но зато она «молилась богу тихо и прилежно».

У Параши масса достоинств:

«В ней вкус был образованный.
Она читала сочиненья Эмина».

Ещё Параша играет на гитаре, поёт романсы, кроме всего прочего, она хорошая хозяйка:

«Умела мыть и гладить, шить и плесть»,

она ведёт весь дом, ведь у них с матерью всего одна прислуга — кухарка. В Коломне стоит гусарский полк, «гвардейцы черноусы» не раз проезжают перед окнами красавицы Параши.

«И девушка прельщать умела их без помощи нарядов дорогих».

Девушка не мечтает «ни о балах, ни о Париже», не стремится ко двору. Хотя возможность такая есть. Почему она вполне довольна скромной жизнью в маленьком домике в Коломне? Пушкин до самого конца поэмы сохраняет интригу. В один день умирает «стряпуха Фекла, добрая старуха». Два дня Параша и её маменька обходились без прислуги, затем маменька приказала дочери найти дешёвую кухарку. Нюанс: Пушкин рассказывает, что стояла лютая зима, однако Параша в поисках прислуги где-то пропадала целый день. Домой вернулась лишь глубокой ночью вместе с новой кухаркой. О ней Пушкин сообщает, что это высокая девушка, «собою недурна», держится очень скромно, прячется в углу. Она называет себя Маврой. Маменьке Мавра понравилась тем, что согласилась на оплату, какую дадут хозяева. Но вот незадача! Новая стряпуха оказалась абсолютной неумехой. Ни готовить, ни шить не обучена. Всё у неё падает из рук. Её бранят — она молчит.

В воскресенье вдова вместе с дочкой отправилась в церковь на службу. Мавра сказалась больной и осталась дома. Только в церкви, спустя неделю после появления Мавры, бедной вдове в голову пришла мысль, что с новой кухаркой, что-то не так! Первое, о чём она думает, что Мавра — воровка. Осталась дома, чтобы обокрасть хозяев. Бедная маменька! Не подозревает, что её главное сокровище уже похищено! Прямо посреди молитвы вдова убегает домой, оставив дочь в церкви. А там она видит… Самое комичное — это то, как она рассказывает об увиденном дочке. Все уже давно обо всём догадались, а маменька так и осталась в неведении и недоумении.

Пушкин заочно вступает в полемику с нудными читателями и глуповатыми критиками. Откровенно потешается над теми, кто требует нравственности и серьёзных выводов из его весёлой байки:

«Вот вам мораль: по мненью моему,
Кухарку даром нанимать опасно;
Кто ж родился мужчиною, тому
Рядиться в юбку странно и напрасно:
Когда-нибудь придется же ему
Брить бороду себе, что несогласно
С природой дамской... Больше ничего
Не выжмешь из рассказа моего».

Да, действительно, когда Господь раздавал чувство юмора, присутствовали не все. Мне кажется, что Пушкин забрал себе ещё и доли отсутствующих и щедро делился тем, что получил.

Чтоб убедиться в этом, прочтите его «Домик в Коломне»!

Ольга Кузьмина. 2 июня 2025 года